Рассеянные мысли [сборник] - Уильям Моэм

Так случилось и с Сурбараном. Рассказывают, что перед тем, как навсегда уехать из Фуэнте-де-Кантоса, он нарисовал злую карикатуру на одного богатого дворянина. Узнав об этом, дворянин, которого звали Сильверио де Лурка, явился в дом юноши и пожелал его видеть. Отец ответил, что тот уехал, но отказался говорить куда, тогда возмущенный молодой человек, ударил его по голове так сильно, что через пять дней тот умер. Лурка перебрался в Мадрид, где благодаря влиятельным друзьям избежал ответственности за преступление и со временем занял довольно важную должность при дворе Филиппа IV. Прошло много лет. Сурбаран приехал в Мадрид (то ли потому, что ему там предложили работу, то ли в поисках заказов) и однажды по дороге домой наткнулся на двух мужчин, которые прощались друг с другом. «Доброй ночи, Лурка, до завтра», — сказал один и двинулся прочь. Сурбаран подошел к тому, к кому так обратились, и спросил:

— Скажите, не вы ли дон Сильверио де Лурка из Фуэнте-де-Кантоса?

— Да, это я.

— Тогда беритесь за шпагу, потому что кровь моего отца взывает к мести! Я — Франсиско де Сурбаран!

Они сразились. Поединок был краток. Сильверио де Лурка упал на землю с криком: «Меня убили!» — а Сурбаран скрылся с места событий.

Прямо скажем, история весьма характерна для того периода, когда испанцы поголовно помешались на вопросах чести, и не только дворяне и солдаты, но даже галантерейщики и лакеи носили шпаги и моментально вытаскивали их из ножен в ответ на оскорбления. В галерее Брансвика есть предполагаемый портрет Сурбарана, который придает легенде определенную достоверность. На нем изображен смуглый мужчина с черными усами, козлиной бородкой и копной нечесаных волос; его темные глаза смотрят серьезно и сурово. Глядя на него, не скажешь, что он может простить или забыть обиду. В Мадриде также есть рисунок, в котором предполагают портрет Сурбарана, но на нем он гораздо старше. Волосы редкие и седые, выражение — кроткое. Но в обоих случаях у нас нет достоверных оснований для атрибуции. Существует версия, согласно которой художник изобразил себя на нескольких своих больших композициях, таких как «Апофеоз святого Фомы Аквинского» или «Энрике III и падре Яньес» в капелле монастыря в Гуадалупе. Но это опять же только догадки.

Однако недавно музей Прадо приобрел небольшую картину, в которой только закоренелый скептик не признает автопортрет художника в старости. Она называется «Апостол Лука-живописец перед Распятием». Художник стоит сбоку от креста, в руках у него палитра и кисти. Он худ и изнурен, кадык торчит на его тощей шее, у него огромная лысина, и только на затылке остались жалкие седые волосенки, которые свисают на плечи. У святого Луки такие же высокие скулы, как на картине из Брансвика, хотя теперь щеки запали; большой крючковатый нос, длинная верхняя губа и немного срезанный подбородок, наполовину скрытый редкой всклокоченной бороденкой. Он одет в просторную коричневую блузу, какую вполне мог носить Сурбаран или любой современный художник. Это портрет человека, сломленного годами нужды, неудач и разочарований. Прижав правую руку к сердцу, он смотрит на своего умирающего Господа с униженным, жалким обожанием, как незаслуженно побитый пес.

Закончив учебу, Сурбаран переехал в Льеренну — богатый город в провинции Эстремадура, недалеко от его родины, где, как пишет донья Мария Луиза Катурла, которая много лет занималась изучением жизни и творчества Сурбарана, он женился на некой Марии Паэс. Ее отец был коновалом и имел большую семью. Сурбарану тогда исполнилось восемнадцать лет, и по документам выходит, что жена на несколько лет его старше. Поскольку женитьба не принесла ему ни денег, ни связей, остается предположить, что он женился по любви. В 1620 году у них родился сын, а в 1623-м — дочь. Примерно в тоже время Мария умерла, вероятно, в родах, и в 1625-м Сурбаран женился на вдове Беатриче де Моралес, уроженке Льеренны, которой к тому времени было под сорок. Удивительно, что он два раза женился на женщинах гораздо старше себя. Беатриче де Моралес родила ему дочь. Она умерла в 1639-м, и пять лет спустя он женился на донне Леоноре де Тордес, вдове двадцати восьми лет от роду, дочери золотых дел мастера. В этом браке у него родилось по крайней мере шестеро детей.

Удивительно, но за исключением двух упомянутых картин, не сохранилось никаких работ, которые Сурбаран создал за восемь лет в Льеренне. По всей вероятности, он постепенно завоевывал репутацию, поскольку в 1624 году получил заказ на девять больших композиций на тему жизни святого Петра от одного из монастырей в Севилье. После этого художник вернулся в Льеренну и провел там еще два или три года, после чего монахи снова пригласили его вернуться в Севилью и украсить их новую обитель серией картин из жизни святого Педро Ноласко. Кроме того, он написал «Распятие» для монастыря Сан-Пабло. Эти работы вызвали такое восхищение, что некие дворяне подали в городской совет прошение, в котором говорилось, что «с учетом его непревзойденного искусства, а также того, что эти картины, вне всякого сомнения, служат украшением нашего города», следует предложить художнику навсегда переселиться в Севилью и, «если не выделить ему достойное содержание и оплатить расходы, то по крайней мере высказать свое пожелание в таких лестных словах и выражениях, чтобы он согласился». Рассмотрев прошение, городской совет поручил его автору, дону Родриго Суаресу, сообщить Сурбарану, что «жители Севильи, восхищенные его искусством, от всей души желают, чтобы он переселился в их город, и обещают при каждом удобном случае оказывать ему всяческое содействие». Сурбаран принял лестное предложение и, как показывает сделанное им позже заявление, послал в Льеренну за женой и детьми.

Но история на этом не закончилась. Местные художники возмутились, что чужаку, уроженцу Эстремадуры, предложили переселиться в их город. Поскольку у них не было других работодателей, кроме церквей и монастырей, количество заказов было ограниченно, и им вовсе не хотелось появления сильного конкурента. Алонсо Кано представил в городской совет другую петицию, в которой требовал устроить Сурбарану экзамен, чтобы проверить его умения. Городской совет, который, по-видимому, легко соглашался с любыми петициями, признал требования Алонсо Кано разумными, и, к возмущению Сурбарана, главы союза художников (если я правильно перевожу с испанского alcaldes pintores), взяв с собой нотариуса и урядника для подтверждения своих полномочий, в сопровождении других членов гильдии явились к нему и сообщили, что он должен в течение трех дней предстать перед экзаменационной комиссией. Сурбаран напомнил членам городского совета, что они сами пригласили его переселиться в Севилью, полагая, что это послужит украшению их города, и ему стоило больших трудов перевезти семью из Льеренны в Севилью, поэтому он настаивает, чтобы его избавили от унизительной процедуры. Вероятно, городской совет пошел ему навстречу, поскольку художник остался в Севилье и продолжал выполнять бесчисленные заказы, которые приходили со всех концов страны.